Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края!
Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары.
В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет?
Радист кивает: - Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: "Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы..."
Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота.
Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую. До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь - Руки в полуметре от фар не видно?
А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом.
Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена.
Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот.
Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья...
Где-то комната, свет, тепло... Не надо об этом! В глазах темнеет... Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет...
А в шлемофоне звучат слова: - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище - Тупо кружится голова... - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
Мужайся? Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! - А про себя добавляет: "Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно..."
Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два. Как бревна руки... спина немеет...
- Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают...- Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают...
Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма...
Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: - Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий!
- Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять!
Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо.
- Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? - К сожалению, нет... - Как нет? Да ты не в своем рассудке!
Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она - как ни тяжко. Живет еще только одна голова, А тело - остывшая деревяшка.
А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? - К сожалению, нет...
Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: - Раз так, я должна сказать! - Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить?
- Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было.
Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого!
О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. - Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами.
- Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. - Скажи мне имя!..- Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала!
Затем добавила торопливо: - Мы улетаем на днях на юг. Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг.
Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья.
Прости. Не ко времени эти слова. Но больше не будет иного времени. - Он слушает молча. Горит голова... И словно бы молот стучит по темени...
- Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай! Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости!
Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы... голоса... Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо!
Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман!
Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?!
Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца!
И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет!
Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано!
Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет!
Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом...
Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль!
Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут!
- Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает...
II
К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти.
Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции.
Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны!
Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег...
Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины!
Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!..- И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача.
Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... ты сама же сказала мне..
- Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил!
Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви!
И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца!
Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все!
И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!
Зачем так много замечательного за один раз. Хочется же оценить, подумать, побыть под впечатлением, вжиться, посмаковать..А тут кидаешься мысленно от одного к другому и обратно. Замечательные стихи. Спасибо. Очень хочется продолжения. Вчера был Есенин. Думаю, что Вы, конечно же, узнали и без подписи. А сегодня Вы обогнали меня в «С.Есенин». Конечно - «Песнь о Собаке»!
А.Блок
О, весна без конца и без краю - Без конца и без краю мечта! Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача, И удача, тебе мой привет! В заколдованной области плача, В тайне смеха - позорного нет!
Однажды, пережив большое жизненное потрясение, я сказала маме: "Мама....мне кажется, я стала более жесткой"...мама мне тогда ответила: "нет, доченька....ты все также плачешь, когда читаешь "Балладу о ненависти и любви"....
В.Высоцкий
*** Нет меня - я покинул Расею, - Мои девочки ходят в соплях! Я теперь свои семечки сею На чужих Елисейских полях.
Кто-то вякнул в трамвае на Пресне: "Нет его - умотал наконец! Вот и пусть свои чуждые песни Пишет там про Версальский дворец".
Слышу сзади - обмен новостями: "Да не тот! Тот уехал - спроси!.." "Ах не тот?!" - и толкают локтями, И сидят на коленях в такси.
Тот, с которым сидел в Магадане, Мой дружок по гражданской войне - Говорит, что пишу ему: "Ваня! Скучно, Ваня, - давай, брат, ко мне!"
Я уже попросился обратно - Унижался, юлил, умолял... Ерунда! Не вернусь, вероятно, - Потому что я не уезжал!
Кто поверил - тому по подарку, - Чтоб хороший конец, как в кино: Забирай Триумфальную арку, Налетай на заводы Рено!
Я смеюсь, умираю от смеха: Как поверили этому бреду?! Не волнуйтесь - я не уехал, И не радуйтесь - я не уеду!
*** Я стою, стою спиною к строю, - Только добровольцы - шаг вперед! Нужно провести разведку боем, - Для чего - да кто ж там разберет...
Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов... Так, Леонов... И еще этот тип Из второго батальона!
Мы ползем, к ромашкам припадая, - Ну-ка, старшина, не отставай! Ведь на фронте два передних края: Наш, а вот он - их передний край.
Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов... Так, Леонов... И еще этот тип Из второго батальона!
Проволоку грызли без опаски: Ночь - темно, и не видать ни зги. В двадцати шагах - чужие каски, - С той же целью - защищать мозги.
Кто со мной? С кем идти? Так, Борисов... Так, Леонов... Ой!.. Еще этот тип Из второго батальона.
Скоро будет "Надя с шоколадом" - В шесть они подавят нас огнем, - Хорошо, нам этого и надо - С богом, потихонечку начнем!
С кем обратно идти? Так, Борисов... Где Леонов?! Эй ты, жив? Эй ты, тип Из второго батальона!
Пулю для себя не оставляю, Дзот накрыт и не рассекречен дот... А этот тип, которого не знаю, Очень хорошо себя ведет.
С кем в другой раз идти? Где Борисов? Где Леонов?.. Правда жив этот тип Из второго батальона.
...Я стою спокойно перед строем - В этот раз стою к нему лицом, - Кажется, чего-то удостоен, Награжден и назван молодцом.
С кем в другой раз ползти? Где Борисов? Где Леонов? И парнишка затих Из второго батальона...
*** Цыган кричал, коня менял: "С конем живется вольно. Не делай из меня меня, С меня - меня довольно!
Напрасно не расстраивай, Без пользы не радей... Я не гожусь в хозяева Людей и лошадей.
Не совещайся с гадиной, Беги советов бабских... Клянусь, что конь не краденый И - что кровей арабских".
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало... Два правила запомни для начала... Ты лучше голодай, чем что попало есть... И лучше будь один, чем вместе с кем попало...
"Надо жить, - нам внушают, - в постах и в труде!" "Как живете вы - так и воскреснете-де!" Я с подругой и чашей вина неразлучен, Чтобы так и проснуться на страшном суде.
Волшебства о любви болтовня лишена, Как остывшие угли огня лишена. А любовь настоящая жарко пылает, Сна и отдыха, ночи и дня лишена.
Вы в дороге любви не гоните коня - Вы падете без сил к окончанию дня. Не кляните того, кто измучен любовью,- Вы не в силах постичь жар чужого огня.
Горе сердцу, которое льда холодней, Не пылает любовью, не знает о ней. А для сердца влюбленного день, проведенный Без возлюбленной, - самый пропащий из дней!
Благородство и подлость, отвага и страх - Все с рожденья заложено в наших телах. Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже - Мы такие, какими нас создал Аллах!
Душегуб и меня почитал душегубом. Как проникся он сим заблужденьем сугубым? Он не то чтоб прилгнул, он в свой дух заглянул И увидел - себя! - в этом зеркале грубом.
Душой ты безбожник с Писаньем в руке, Хоть вызубрил буковки в каждой строке. Без толку ты оземь башкой ударяешь, Ударь лучше оземь всем тем, что в башке!
Если мельницу, баню, роскошный дворец Получает в подарок дурак и подлец, А достойный идет в кабалу из-за хлеба - Мне плевать на твою справедливость, творец!
Есть много вер, и все они несхожи... Что значит - ересь, грех, ислам? Любовь к Тебе я выбрал, Боже, Все прочее - ничтожный хлам.
Из жемчуга молений я четок не связал, И праха прегрешений с лица я не стирал, Надеюсь на спасенье лишь потому, что я Единого ни разу двумя не называл.
Из ушедших никто не вернулся назад - Тайны вечной завесы прилежно хранят. Бытие прояснится в нужде - не в молитве, Ведь молитва без веры - всего лишь обряд.
О смысле жизни
"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи. Я, в себя заглянув, убедился во лжи: Ад и рай - не круги во дворе мирозданья, Ад и рай - это две половины души.
"Вино пить - грех". Подумай, не спеши! Сам против жизни явно не греши. В ад посылать из-за вина и женщин? Тогда в раю, наверно, ни души.
"Как там в мире ином" - я спросил старика, Утешаясь вином в уголке погребка. "Пей! - ответил, - Дорога туда далека, Из ушедших никто не вернулся пока".
Безгрешными приходим - и грешим, Веселыми приходим - и скорбим. Сжигаем сердце горькими слезами И сходим в прах, развеяв жизнь как дым.
Благородство страданием, друг, рождено, Стать жемчужиной - всякой ли капле дано? Можешь все потерять, сбереги только душу, - Чаша снова наполнится, было б вино.
Бог дает, Бог берет - вот и весь тебе сказ, Что к чему - остается загадкой для нас. Сколько жить, сколько пить - отмеряют на глаз, Да и то норовят недолить каждый раз.
Бренность мира узрев, горевать погоди! Верь: недаром колотиться сердце в груди. Не горюй о минувшем: что было, то сплыло. Не горюй о грядущем: туман впереди...
Будешь в обществе гордых ученых ослов, Постарайся ослом притвориться без слов, Ибо каждого, кто не осел, эти дурни Обвиняют немедля в подрыве основ.
Будь мудр и жалкий путь глупца себе не выбирай. Коль щедр друг, в друзья себе скупца не выбирай. Сердца людей открыты тем, кто помыслами чист, Дари всем благо, но льстеца себе не выбирай.
Почему всемогущий творец наших тел Даровать нам бессмертие не захотел? Если мы совершенны, зачем умираем? Если не совершенны,то кто бракодел?
2010 (journeyman)
11/11/04 00:01 AM
129.247.213.14
это мнение одного человека...Он и сам давно уже стал прахом...и истрина его на дне стакана....просто....красиво: виноградная лоза, роса на винограде и лучики солнца, играющие в ее капельках....
2010 (journeyman)
11/11/04 00:21 AM
129.247.213.14
Мнение одного человека, представляется нам именно Вами Мария. Его мысли отражаются нам через Вас. И в нем мы (я) вижу Вас. Или частичку Вас. Форма необсуждаема. Поэтами видимо не становятся. Жаль (применительно к себе) что что-то не будет доступно никогда.
Не трогать, свежевыкрашен",- Душа не береглась, И память - в пятнах икр и щек, И рук, и губ, и глаз.
Я больше всех удач и бед За то тебя любил, Что пожелтелый белый свет С тобой - белей белил.
И мгла моя, мой друг, божусь, Он станет как-нибудь Белей, чем бред, чем абажур, Чем белый бинт на лбу!
* * * Ты так играла эту роль! Я забывал, что сам - суфлер! Что будешь петь и во второй, Кто б первой ни совлек.
Вдоль облаков шла лодка. Вдоль Лугами кошеных кормов. Ты так играла эту роль, Kак лепет шлюз - кормой!
- И, низко рея на руле Касаткой об одном крыле, Ты так! - ты лучше всех ролей Играла эту роль!
*** Любить иных - тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин, И прелести твоей секрет Разгадке жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов И шелест новостей и истин. Ты из семьи таких основ. Твой смысл, как воздух, бескорыстен.
Легко проснуться и прозреть, Словесный сор из сердца вытрясть И жить, не засоряясь впредь, Все это - не большая хитрость.
1931
Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев Быстрый промельк маховой. Только крыши, снег и, кроме Крыш и снега,- никого.
И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной,
И опять кольнут доныне Не отпущенной виной, И окно по крестовине Сдавит голод дровяной.
Но нежданно по портьере Пробежит вторженья дрожь. ! Тишину шагами меря, Ты, как будущность, войдешь.
Ты появишься у двери В чем-то белом, без причуд, В чем-то впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют.
1931
Счастлив, кто целиком, Без тени чужеродья, Всем детсвом - с бедняком, Всей кровию - в народе.
Я в ряд их не попал, Но и не ради форса С шеренгой прихлебал В родню чужую втерся.
Отчизна с малых лет Bлекла к такому гимну, Что небу дела нет - Была ль любовь взаимна.
Народ, как дом без кром, И мы не замечаем, Что этот свод шатром, Как воздух, нескончаем.
Он чащи глубина, Где кем-то в детстве раннем Давались имена Событьям и созданьям.
Ты без него ничто. Он, как свое изделье, Кладет под долото Твои мечты и цели.
Чье сердце не рвалось Ответною отдачей, Когда он шел насквозь, Как знающий и зрячий?
Внося в инвентари Наследный хлам досужий, Он нами изнутри Нас освещал снаружи.
Он выжег фетиши, Чтоб тем светлей и чище По образу души Возвесть векам жилище.
Лето 1936
М.Цветаева ***
Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной - Распущенной - и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе... Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня - не зная сами! - Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце, не у нас над головами,- За то, что вы больны - увы! - не мной, За то, что я больна - увы! - не вами!
Мне во сне ещё летать и летать, Оставаясь на земле наяву, Значит, будет ещё что вспоминать, Значит, мало я на свете живу,
Значит, рано звать нотариуса И могилу под кустом выбирать, Значит, нечего гвардейским усам От тоски по тем годам обвисать.
Тридцать лет - ещё не песня моя, Песня будет, потому что есть дым, Не бывает ведь без дыма огня, Значит, буду я всегда молодым,
Значит, будет ещё много друзей, И потерянных я вновь обрету. Значит, верно, есть дела поважней, Значит, будем блох ковать на скаку.
А пока ещё я день ото дня Сантиметры прибавляю во сне, Значит, нечего на долю пенять, Коль такая доля выпала мне.
*****
По снегу, летящему с неба, Глубокому белому снегу, В котором лежит моя грусть, К тебе, задыхаясь от бега, На горе своё тороплюсь.
Под утро земля засыпает И снегом себя засыпает, Чтоб стало кому-то тепло. Лишь я, от тоски убегая, Молю, чтоб меня занесло.
И каналы тянут руки серые ко мне. И в ладонях их уже не тает белый снег. И в ладонях их уже не тает белый снег.
Сыграйте мне, нежные скрипки. Светает. Написан постскриптум, И залит обрез сургучом. Пора, грянет выстрел, и, вскрикнув, Я в снег упаду на плечо.
Хочешь, эту песню не слушай. Дверью хлопнув - легче не станет. Только не бередь мою душу. Только не тревожь мои раны.
Снова с неба падают звёзды, Снова загадать не успею. Жить мне вроде бы и не поздно... Только просто так не сумею.
********
Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы в масть! В масть козырную, лучше бы в бубну... В доме том укажите место, где бы упасть, Чтоб уснуть и не слышать зов глашатаев трубный.
Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы жил, Да такой, чтобы жить не мешали. Где, устав от боёв, снова силы б копил, И в котором никто никогда бы меня не ужалил.
Я бы сам, я бы сам, Да боюсь, не сумею, Не найти мне никак эти полутона. По дремучим лесам Всё скачу, всё скачу на коне я, И в холодном поту через день просыпаюсь от сна.
Нарисуйте очаг, хоть на грубом холсте, На кирпичной стене, только чтобы тянуло, Нарисуйте же так, чтоб кулак захрустел, И с холодных ресниц тёплым домом однажды подуло.
Я бы сам, я бы сам - Нету красок заветных, Знаю лишь только две, их сжимаю рукой. То бела полоса, То черна беспросветно, Рассинить бы... да нет у меня акварели такой.
Нарисуйте меня, да такого, чтоб в крик, Чтобы мама моя не боялась за сына. Нарисуйте меня журавлём лишь на миг, Я хочу посмотреть на людей с высоты журавлиного клина.
Я бы сам, я бы сам, Да ломаются кисти, Только грифу дано пальцев вытерпеть бунт. И летят, и летят, и летят в небеса, В облака поднимаются листья Этих нот, горьких нот, облетевших с разорванных струн.
Не стреляй в воробьев, не стреляй голубей, Не стреляй просто так из рогатки своей. Эй, малыш, не стреляй и не хвастай другим, Что без промаха бьешь по мишеням живым.
Ты все тиры излазил, народ удивлял, Как отличный стрелок призы получал, Бил с улыбкой, не целясь, навскидку и влет, А кругом говорили: "Вот парню везет!"
Не стреляй!
И случилось однажды, о чем так мечтал. Он в горящую точку планеты попал. А когда наконец-то вернулся домой, Он свой старенький тир обходил стороной.
И когда кто-нибудь вспоминал о войне, Он топил свою совесть в тяжелом вине. Перед ним, как живой, тот парнишка стоял. Тот, который его об одном умолял:
Не стреляй!
Александр Розенбаум
Я срок переходил, Под сердцем плод тяжелый, Боюсь, что мертвое Рожу теперь дитя. А доктора мои - ханыги и пижоны - Им не понять самим, чего они хотят.
А коль стихи умрут, Свет белый не обидев, Так для чего живет Тот, кто грешит в ночи, Тот, кто ласкал перо, В нем женщину увидев, И кто, прикуривая, пальцы жег На пламени свечи.
Стихи стучатся в мир Доверчиво и властно, Они ломают кость И выгрызают плоть, Но не родиться им, Все потуги напрасны, И леденит мне грудь Сыновнее тепло.
Я схваток не боюсь, Как избавленья жду их От всенощных моих Болезненных толчков, Я не хочу нести Кладбищенскую тую На холмик мертворожденных стихов.
Все к лучшему идет. Идущий да обрящет! Но что обрящет он, Во мне сидящий плод? А телефон молчит И пуст почтовый ящик, У докторов моих Полно других забот.
Ну, Федот, теперь держись! Дело верное, кажись! Вот уж энтого заданья Ты не выполнишь ни в жисть!..
Скоморох-потешник
Зовет царь стрельца, удалого молодца. Опять поручение государственного значения. Да когда же кончится энто мучение! А меж тем сказке -- далеко до развязки!..
Царь
Исхитрись-ка мне добыть То-Чаво-Не-Может-Быть! Запиши себе названье, Чтобы в спешке не забыть!
А не выполнишь к утру -- В порошок тебя сотру, Потому как твой карахтер Мне давно не по нутру!
Так что неча губы дуть, А давай скорее в путь! Государственное дело -- Ты ухватываешь суть?
......
2010 (journeyman)
11/12/04 00:16 AM
129.247.213.14
Я прижимаюсь так нежно – что намертво, Смяв на щеках абрикосовый пух... Встреча – лишь обморок – привкусом памятна... Место на облаке? – Занято...Занято... Тихо смеется веселый пастух...
Ссадины губ перепробуешь ласково.... Сжав лепестки – превращаюсь в цветок... Небо забрызгано жгучими красками... Кажется жизнь – нескончаемой сказкою. И пастушком несговорчивый бог.
2010 (journeyman)
11/12/04 00:25 AM
129.247.213.14